Десятки выставок, а среди них и множество посвященных современному искусству. Они составляют важную часть жизни Эрмитажа, поглощают деньги государства и меценатов, энергию сотрудников.
Ежегодно в Эрмитаж приходит более трех с половиной миллионов посетителей. Их привлекают, прежде всего, постоянные экспозиции музея, его интерьеры и его репутация. Опыт работы нового крыла музея — Главного штаба — показал, что для посетителей имена Петра и Екатерины более привлекательны, чем Пикассо и Матисс. Главная прелесть Эрмитажа, на самом деле, — сложный, веками рожденный диалог предметов, интерьеров, зданий, истории и легенд.
Эрмитаж мог бы просто заниматься производством услуг и все равно имел бы стойкий поток посетителей. Потому иногда мы слышим и внутри и снаружи: ну зачем нам так много выставок, у нас и так сотни залов, а выставки отнимают у сотрудников время! Или: зачем Эрмитаж лезет в современность, рискуя при этом «репутацией»? Пусть просто ласкает наши глаза классикой! Всё это, конечно же, пустые разговоры. Музеи делают и будут делать выставки. Сегодня это обязательный признак их жизнеспособности. Музеи расширяли и расширяют горизонты своей деятельности: в сторону современности, в направлении музыки и театра, в сторону людей с особыми способностями.
Этот номер журнала особо насыщен материалами о современном искусстве, о разнообразии его выставок. Именно выставки оказываются главным связующим звеном между музеем и его постоянными посетителями, которые могут оценить новые инициативы на фоне существующих экспозиций. В этом главный смысл выставок Эрмитажа — диалог с эрмитажными коллекциями и традициями. Для того чтобы его понять, надо хорошо знать искусство вообще и Эрмитаж в частности. Без этого выставки оставляют равнодушными или, как теперь часто бывает, вызывают протест. Язык музея оказывается очень сложным. Но это не повод для упрощения художественной фразы. Именно наличие потока зрителей, идущего на постоянные экспозиции, создает для Эрмитажа редкую привилегию: не ориентироваться на вкусы толпы, создавать выставки для знатоков и гурманов и — использовать их для воспитания вкуса у тех, кто гурманом еще не стал, но хочет.
За этим стоит важная социальная проблема: кто определяет содержание понятия доступности искусства? Те, кто учит понимать и делать доступным (в смысле «понятным»), или те, кто считает свое мнение и свой уровень знаний эталоном и требует снижать музейный язык до просторечия?
Эти вопросы возникают в связи с выставками современного искусства. На самом деле ситуация — шире. В этом номере журнала рассказы о современном искусстве сочетаются с повествованием о людях, творящих музейную жизнь, и о музейных событиях XX века. Это — история первых выставок нового искусства после революции, они были в Эрмитаже. Это — спасение и возвращение к людям коллекций импрессионистов и постимпрессионистов (иногда это называют разделом коллекций). Однако на более сложном уровне речь шла именно о спасении искусства от гибели или продажи. Сюда примыкают и неожиданные нападки на Эрмитаж в начале перестройки, о них тоже идет речь в этом номере. Таких нападок всегда было немало. Их и сейчас полно.
Популярной сегодня агрессии зрителя Эрмитаж мирно противопоставляет разнообразие выставочной деятельности. Самые разные эпохи и школы, разные имена и подходы. Интереснейший мир мирового искусства в обрамлении нашего музея. Это многообразие призвано заставить задуматься и наконец понять, что кажущееся простым зачастую вовсе не так просто. Да и понятное — не совсем понятно, и часто имеет двойное дно. Выставки как динамичная часть экспозиции позволяют постепенно донести до зрителя главный посыл энциклопедического музея: различие прекрасно! Это, казалось бы, тривиальная вещь, но эстетическая глухота и эстетическая агрессия, которые идут в нашем мире рядом, показывают, что идея эта еще не «овладела массами». Если же мы сумеем ее закрепить в сознании и подсознании людей, то уменьшим уже не эстетическую, а социальную глухоту и агрессию. И в этом тоже — святая миссия искусства и культуры вообще.
Михаил Пиотровский