Журнал Эрмитаж

Журнал "Эрмитаж"

Hermitage Magazine

ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ И ЭРМИТАЖ В 1917 ГОДУ

С конца февраля в Петрограде начали нарастать революционные настроения. 1 марта основная часть военного гарнизона Петрограда перешла на сторону бастующих. Верными присяге остались лишь небольшие части полков, стянутые у Зимнего дворца под началом командующего войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта С.С.Хабалова. В этой обстановке Хабалов принял
решение ввести войска в Зимний дворец. В большой двор вкатили тяжелые орудия, вошли пехота и переодетые в солдатские шинели городовые. Штаб развернули в помещениях, расположенных рядом с Салтыковским подъездом, защищенных каменной оградой и решеткой Собственного садика 1. В залах, выходящих на площадь, выставили окна и поставили пулеметы. Зимний дворец мог превратиться в последнюю крепость пошатнувшегося режима. Но к этому времени главная императорская резиденция Российской
империи, «оплот самодержавия», уже, по сути, таковым не был. Императорская семья с 1904 года, из-за болезни наследника и сложной обстановки в столице, постоянно проживала в Александровском дворце Царского Села, появляясь в Зимнем дворце только на официальных церемониях. А с 1915 года значительная часть дворца была превращена в хирургический лазарет на тысячу коек для тяжелораненых
солдат. Под лазарет были отданы все парадные залы, кроме Георгиевского. Это был лучший хирургический госпиталь,
оборудованный по последнему слову медицинской науки, здесь проводились самые сложные операции, в том числе и нейрохирургические. Госпиталь содержался за счет Министерства двора, а после Февральской революции также за счет отчислений служащих министерства, в том числе и на процентное отчисление служителей Эрмитажа.

В феврале 1917 года в лазарете находилось «более пяти сотен беспомощных людей, которые даже и не подозревали, что за деревянной перегородкой, рядом с их страдальческими койками, решено поставить пулеметы». Зимний дворец оказался под прицелом пушек Петропавловской крепости, солдаты которой перешли на сторону повстанцев. Понимая, какую угрозу такая ситуация несет раненым, полицмейстер Зимнего дворца И.А.Ратиев связался по телефону с великим князем Михаилом Александровичем. Около трех часов ночи великий князь приехал во дворец. Он провел совещание с генералом С.С.Хабаловым и военным министром М.А.Беляевым. Михаил Александрович отказался возглавить оборону дворца и отдал приказ очистить его от войск и военной техники. Его решение спасло жизни раненых и императорскую резиденцию.

Находившийся непосредственно рядом с Зимним дворцом Эрмитаж в дни Февральской революции, в связи с волнениями в городе, был закрыт для публики… 


Глазами дворца

Революции бывают часто и разные (нидерландская, английская, американская, французская). Многие называют себя великими. Все они несут с собой коренные изменения образа и стиля жизни, но, к сожалению, и много крови.

Русская в этом смысле не исключение. Накопившиеся внутри блестящего имперского правления раздражение и ненависть взорвали политические скульптуры, культурные традиции, экономические уклады.

Давняя усталость и быстрота падения самодержавия создали иллюзию праздничной пляски свободы, веселой, бескровной, переполненной братской дружбой и миром. Верили, что в России будет не так, как у других. Ошиблись. За праздником пришли казни, мятежи, перевороты, чрезвычайные комиссии, страшная Гражданская война, брат, убивающий брата, пулемет вместо гильотины и полное разрушение всякой благополучной жизни.

Так бывает всегда, вспомним страшную тень Наполеона над революционной Европой. Однако проходит время, эмоции радости и ненависти притупляются — и становится видно, что революции меняют мир не только к худшему. На залитых кровью полях растут цветы, люди сохраняют свои языки и обычаи, а великих поэтов оказывается не меньше, чем прежде. История все равно идет вперед, что бы это «вперед» ни значило.

Русской революции 100 лет. Уже можно подводить определенные итоги и рассказать о ней с той точки зрения, откуда она лучше всего видна вся: из семьи Романовых, династии, уничтожение которой стало манией революционеров. Романовых винили во всех грехах и преступлениях, во всех ошибках и глупостях, которые разрушили великую Россию. Это тогда. А сейчас они святые великомученики,
главный символ невинно пролитой крови.

В любом случае они и их судьба — самый яркий и красноречивый символ Русской революции, хотя она не о них, а обо всей стране.

Готовя выставку, мы обнаружили, что в последнее время сведения о революции образовали в головах наших соотечественников странную смесь, где нельзя отличить не только факты от вымыслов, но и одни эмоции от других. Что же касается европейского наблюдателя, то он и вовсе запутался в мифологических фигурах вроде Распутина и в водовороте восстаний, мятежей, переворотов, штурмов.

Есть способ правильно сфокусировать взгляд — смотреть из Зимнего дворца, резиденции Романовых, попытаться увидеть то, что видел дворец. Главное, что дворец давно уже не видел императора. Много лет семья жила в других резиденциях. С начала Великой войны — в самых парадных и торжественных залах разместился огромный лазарет, где медицинское оборудование было изготовлено знаменитой фирмой Фаберже.

В других помещениях после отречения императора появились вдруг знаменитые в истории России люди. Великий поэт Александр Блок, великий исследователь Средней Азии академик Ольденбург, великий историк Тарле. Все они принимали участие в работе чрезвычайной комиссии по расследованию деятельности министров царского правительства. Это был первый, пока не очень страшный революционный трибунал. На его заседания в залы Эрмитажа в первый и последний раз приходил Ленин, архитектор последующих разрушительных событий.

Дворец был полон жизни. Разные представители новой власти старались использовать его для себя. Старые служащие пытались сохранить имущество. Предметом особой заботы выступал Эрмитаж. Бóльшая часть его коллекций была перемещена в Москву. Все оставшееся тщательно охранялось сотрудниками музея во главе с графом Дмитрием Толстым. Он постарался максимально отделить музей от
дворца, и это у него получилось.

Кошмаром для служителей дворца стало решение Временного правительства разместить там свою резиденцию. Попытки сохранить хоть какой-то порядок не давали результатов. Новых насельников было много. Многочисленная охрана из юнкеров превратила в казарменные комнаты изящные дворцовые анфилады. Торжественные залы типа Малахитового использовались для заседаний. Керенский поселился в царских апартаментах. Место для жилья в Зимнем дворце выделяли старым революционерам, например «бабушке русской революции» Брешко-Брешковской. Правда, была создана специальная комиссия Верещагина для фиксации ценностей интерьеров дворца. Но порядка не было.

Обострение обстановки внутри и на фронтах сделало необходимой эвакуацию имущества, еще не вывезенного в Москву. Два эшелона ушли. Третий остался, ибо начались октябрьские события. Большевики решительно готовились взять власть. Вокруг Зимнего началась почти комедийная карусель. Войска то торжественно уходили, то приходили. Керенский поехал за помощью. По всему дворцу расхаживали разные более или менее сомнительные личности, от жуликов до парламентеров. Русская революция жила, восхищаясь мифологией революции Французской. А тут был нужен штурм — штурм Тюильри с гигантскими толпами, стратегией движения колонн, героизмом швейцарских гвардейцев. Актеров не нашлось ни на одной, ни на другой стороне. Тем не менее Временное правительство
было арестовано именно во дворце. Когда великий Сергей Эйзенштейн снимал свой «Октябрь», то устроил на экране нечто вроде штурма Тюильри. А когда великий Жан Ренуар снимал «Марсельезу», то он уже лепил штурм Тюильри с «Октября».

Смотрители кладовых еще подсчитывали ущерб. Дирекция Эрмитажа пыталась остановить грабеж винных погребов. Но 30 октября Зимний дворец был объявлен государственным музеем наравне с Эрмитажем. Начинался новый «штурм Зимнего», бой за то, чтобы сделать его частью музея. Он длился еще 30 лет.

 

МИХАИЛ ПИОТРОВСКИЙ

 

Статья впервые опубликована в каталоге выставки Государственного Эрмитажа «1917. Романовы и Революция. Конец Империи» в выставочном центре «Эрмитаж-Амстердам» в 2017 году.

 

Помочь стенам заговорить

В контексте рассказа о 100-летии Русской революции Эрмитаж перестает быть только музеем. Он — Место и дух Места, где происходило главное. прислушиваясь к стенам-свидетелям, мы можем понять, чтó это было. Наша задача — помочь стенам заговорить.

Для этого мы сочинили несколько событий. сначала несколько самых роскошных русских столовых сервизов рассказали о блеске императорской России, погибшей в революции, которую она сама породила. потом созданные специально для выставки в Эрмитаже полотна Ансельма кифера, посвященные велимиру Хлебникову, внесли в белые стены Николаевского зала мрачный дух Октября, со слякотью и бурей. в разных местах музея выросли «точечные» выставки о том, что происходило в этих стенах и около них: восстание, временное правительство, открытие-закрытие Эрмитажа, «комиссия Блока», комиссия верещагина, жизнь министерств в здании Главного штаба, керенский в Зимнем, штурм Дворца и т. д. А в начале года в «Эрмитаже-Амстердам» с ошеломляющим успехом прошла выставка «Романовы и Революция».

Наконец, 25 октября все парадные Залы и Лестницы стали одним единым рассказом о жизни Эрмитажа и Дворца в 1917 году. вот несколько главных сюжетов: царская семья и императорский Эрмитаж; война и гибель монархии, а потом и самого монарха с семьей; госпиталь в Зимнем, временное правительство в дворцовых залах; штурм Зимнего и его художественная гиперболизация Эйзенштейном; французская модель Русской революции; эвакуация Эрмитажа и т. д. На выставке много необычного: в ней участвуют все залы дворца; вместо каталога — этот номер журнала. вместо строгих витрин — плакатный революционный дизайн нидерландского художника. На этой выставке очень многое надо читать и перечитывать: от революционных лозунгов всех мастей до последних дневниковых записей императора и его супруги. символ роскоши, Фаберже, представлен оборудованием для госпиталя. Двухсторонняя икона, освящавшая госпиталь царевича Алексея, смотрит на двухсторонний портрет Николая II и Ленина, странно обретенный в этом году в одной из петербургских школ.

В ветреный, мрачный вечер 25 октября на Дворцовой площади, перед освещенным красным светом Дворцом, звучала поэтико-музыкальная мистерия, где революционные стихи сливались с музыкой, в частности из «Бориса Годунова» и «Щелкунчика», — они шли в этот вечер 100 лет назад в театрах петрограда. А на следующий день мы завели Часы с носорогом в Белой столовой — они давно были
остановлены как бы на момент ареста временного правительства, став памятником и экспонатом музея Революции. Музей Революции больше не существует, цикл событий завершился и стал частью единой истории. А главное, в Эрмитаже уже отреставрированы и идут все часы. в них — ритм жизни музея, которому противопоказана аритмия.

Эрмитаж старается вывести события 1917 года из сфер войн памяти в собственно историю, сделав ее предметом спокойного обсуждения и диалога культур. Это — наша миссия вообще и в отношении к Русской революции в частности.

 

Михаил Пиотровский
Директор Государственного Эрмитажа
25 октября 2017

Колонка Михаила Пиотровского для #25 выпуска журнала

КРАХ

КРАХ «“Крах” — это серия иллюстраций на тему падения старого мира. Мгновения разрушения роскоши материального в ходе роковых событий, остановленные во времени, моменты превращения этой роскоши в руины — основание для строительства нового мира. Техника: цифровой коллаж — фотографии переносятся в 3D-программу, где обрабатываются и становятся рельефами, разрушаются, плавятся, вращаются, теряют части, блестят и тускнеют под искусственным светом (динамические модели можно увидеть по ссылке). Готовые элементы переносятся обратно в двухмерное пространство для финальной композиции».

К выставке «1917. Романовы и Революция. Конец Империи». Выставочный центр «Эрмитаж Амстердам». Февраль – сентябрь 2017 года. О выставке см.: журнал «Эрмитаж», № 23.

Автор: Михаил Гурович, дизайнер (Амстердам)

При создании спецпроекта использовались изображения предметов XVIII — начала XX века с выставок Государственного Эрмитажа 2016–2017 годов.

Как смотреть на разнообразие

Все смешалось в мировом доме. Европа объявила о провале политики мультикультурализма. Это торжественное заявление породило волны ксенофобии, популистского национализма и, что очень важно для судеб человечества, — примитивность подхода к картине мира. Разнообразие понимается как избыточность, притом — избыточность вредная.

С другой стороны, большая часть мира, давно приученная к европейским традициям равноправия культур, готова этот мультикультурализм отстаивать. Для них это — сохранение самобытности в условиях глобализма. Ее хочется сохранять даже ценой изоляции. Диалог культур может перерасти в конфликт культур, и именно — культур, что очень страшно.

Мир в опасности, и нужно искать набор рецептов для его излечения. Один из рецептов — музей, особенно энциклопедический, такой как Эрмитаж. Музей превращает подчеркнутое ощущение разницы — в удовольствие, эстетическое и познавательное. Так он снимает конфликт различия. Именно для этого музей собирает все разное, изучает его особенности, реставрирует и восстанавливает. Изучение ведет к интерпретации и делает экспонаты понятными — и потому приемлемыми для чужих культур.

Крестоносцы, восхищенные иракской лампой из горного хрусталя, привезли ее в Европу. Их потомки реинтерпретировали ее, украсив маньеристическими фигурками с морской символикой. Академические педанты Эрмитажа разделили азиатскую и европейскую части памятника. А теперь передумали и соединили вместе, рассказывая о механизме взаимодействия культур. Именно такой рассказ стоит за статьей о произведенной в Эрмитаже блестящей реставрации лампы. Подобные истории стоят за многими выставками и реставрационными подвигами, о которых рассказывает наш журнал.

Конечно же, универсальный музей, стараясь быть беспристрастным, не может полностью отвлечься от своих традиций. Эрмитаж, как известно, — мировая культура в русской оболочке. Но это не мешает радоваться разнообразию. У него есть и практический, немножко грубый аспект. Не нравится это — пожалуйте сюда, туда, на другую выставку, в другую экспозицию. Это, на самом деле, — практика музея. Публика приходит и приезжает к нам очень разнообразная, и мы стараемся, чтобы одновременно для всех было что-то близкое по вкусу. Но, обращаясь к понятному и приемлемому, посетитель невольно видит и другое. Это — такое ненавязчивое воспитание, на которое зритель иногда обижается. На самом деле он незаметно обогащается, и обогащается безмерно.

Мы стараемся представлять разнообразие с разными уровнями сложности. Массово популярный Сальвадор Дали задает у нас вопрос о роли его родной природной и человеческой среды в формировании сюрреализма. Несколько блестящих примеров последних реставраций зовут задуматься о том, в чем на самом деле ее задачи: «сделать красиво» или узнать тайну. Есть повод поразмышлять и о самостоятельной ценности старинной копии. Редкостные шедевры прикладного искусства, поразившие Париж, удивительная коллекция часов, полная тайн уходящего и возвращающегося времени. Костюмы петербургского модерна, модели великого Мариано Фортуни, роскошные дамы Джованни Болдини… Самые разные аспекты содержания и формы, открытые для самых разных эстетических и интеллектуальных вкусов.

Роскошь императорских фарфоровых сервизов перекликается с суровостью и строгостью культурного наследия Армении. Великий Орхан Памук беседует с читателем на фоне произведений петербургских аутистов и крупнейшей частной коллекции японских эмалей.

Серия эссе и ряды картинок с мистическим придыханием рассказывают о городской архитектуре, ее красотах и возможных катастрофах. Это уже не экспозиция музея. Это — сам Журнал. Он готовит читателя к следующему номеру — рассказу о Русской революции.

В Эрмитаж нужно ходить часто, журнал наш полезно читать постоянно. Тогда впечатления будут полными и интересными для дискуссии, которая в нашем то ли мульти-, то ли в однокультурном обществе часто идет в странных направлениях и с обидной для духа культуры нервозностью.

Михаил Пиотровский
18 мая 2017 года, День музеев

Колонка Михаила Пиотровского для #24 выпуска журнала

Фото: Юрий Молодковец