Главное

Мир наш перерождается в сообщество подчеркнуто суверенных культур, что прекрасно, если будет основано на суверенности культурных институтов и понимании единства мира суверенитетов. Модель такого существования в равенстве разнообразия дает энциклопедический музей, такой как Эрмитаж, и важной миссией его становится — сохранить старые пути контактов, одновременно прорубая новые дороги культурной активности, стараясь не навредить ни себе, ни людям, спокойно создавая острова стабильности со многими смыслами, в разных формах предназначенными для всех.

Эти «хитрые» задачи Союз музеев России выразил в опубликованном в марте 2025 года манифесте «Музеи прямо сейчас» и в представленной на Совете при Президенте РФ по культуре концепции Национальной программы развития музеев. В ее основе лежит метафизическая триада: музеи хранят код культуры и судеб нации; они суверенны внутри суверенных культур; они выше машинной логики и логистики. Физическая триада включает в себя воспитание чувства исторического достоинства; развитие горизонтальных связей музеев; доступность и неделимость коллекций. Практическое осуществление этих принципов требует новой разработки критериев успеха музеев, особого внимания к реставрации; стабилизации кадровой ситуации; государственных гарантий обеспечения новых задач музеев; решения вопроса о компенсации льгот для посетителей.

Все эти высокие и справедливые слова должны находить выражение в музейной практике, что на примере Эрмитажа хорошо показывает наш чудесный журнал.

В город 80-летия Великой Победы Эрмитаж снова и снова обращается к опыту жизни музея в годы блокады, представляя свое знаменитое бомбоубежище, рисунки блокадного Эрмитажа и напоминая о «сюрреалистических» знаменитых «мемах» музейной борьбы — вечерах памяти великих поэтов и экскурсиях по пустым рамам. Особым памятником блокады стал хрупкий фарфор, неожиданно удачно и мужественно сплотивший память об обороне и о радости победы, в частности, и в новых работах — скульптурной серии «Маршалы Победы» и фарфоровой реплике Ордена Победы, выставленной рядом с настоящим.

А рассказ о реставрации двух «Мадонн во славе» Яна Провоста неожиданно напоминает о вполне эрмитажном сюжете — спасении искусства во время войны, но не последней, а давней, нидерландской.

Другая выставка рассказывает о специфической странице истории ленинградской блокады — судьбах интеллигенции и интеллигентности, на примере ученого, погибшего, но сохранившего для музея свою коллекцию, — Федора Федоровича Нотгафта. Осознавая этот военный музейный рассказ, неожиданно понимаешь, в какой степени Эрмитаж был не только творением Екатерины и Николая, но и детищем Серебряного века.

Это всё — тонкие диалоги культуры с современностью. Собственно диалог между культурами, нужда в котором всё возрастает, принимает новые формы. Создание сменной галереи графики подарило драматическую смену выставок, погрузивших нас в стремительный поток увлекательных рассказов о художественной жизни Европы. Рядом — диалог разных искусств: программа БДТ для галереи памяти Петра Великого. И не рядом, а в разных «спутниках» Эрмитажа — широкая панорама коллекций и воплощенной в них истории: французская «Прекрасная эпоха» в Центре «Эрмитаж-Казань», фламандская роскошь в «Эрмитаже-Урал», французская — в «Эрмитаже-Выборг»; россыпь византийского золота в Московском Нумизматическом клубе, ставшем нашим постоянным партнером, и блеск знаменитых фарфоровых «Народов России» на «Днях Эрмитажа» в Волгограде.

Давно ожидаемая и выстраданная в дискуссиях выставка об ар-деко неожиданно показала, что пропущенная Россией эпоха стиля межвоенной эйфории красноречиво воплощена в блестящих образцах, представленных как в художественных коллекциях музея, так и в удивительных частных собраниях костюма и моды, мало уступающих экспонатам музеев, находящихся в землях, где бушевали «ревущие двадцатые». Вот такой диалог эпох, рядом с которым — праздник вокруг нашей гордости, «Скорчившегося мальчика» Микеланджело. Оказалось, что и тут есть что сказать в диалогах скульптурных реплик, живописи и графики, вдохновленной великим мастером, и конечно же — современной фотографии, способной показать скрытые от поверхностного взгляда чудеса скульптуры.

Древний урартский форпост Эребуни продолжает археологический диалог со своим собратом Тейшебаини. Теперь в зале Урарту есть уголок Эребуни со знаменитой надписью об основании крепости — предшественника Еревана.

Сегодняшний диалог России с Китаем может быть приятным, только если знать все особенности мировосприятия великой культуры Дальнего Востока. Эрмитаж настойчиво анализирует и представляет то понимание, которое китайская традиция вкладывает в явления природы. Сегодня речь идет о воде.

А тема родной истории продолжается как традиционными новыми материалами о придворном ювелирном мире Фаберже, так и неожиданно появляющимся рассказом о величаво украшающем Висячий сад Эрмитажа знаменитом «монархическом» растении — императорском рябчике. Эрмитажные «круги» почти всегда завершаются чем-то имперским, за что нас многие не любят и здесь, и там. Но ничего не поделаешь, это — Императорский Эрмитаж.

Михаил Пиотровский,
Академик РАН и РАХ
03.05.2025

Прошло 260 лет с того момента, когда место «эксклюзивных» бесед обогатилось коллекцией картин и стало тем, что называется уже несколько столетий музеем Эрмитаж Императорским и сейчас — Государственным. Одним из великих дел Екатерины Великой стало создание этого культурного организма, исключительной институции с особыми традициями. Они разнообразны и своеобразны; вызывают иногда восхищение, иногда раздражение, иногда ненависть. Эрмитаж — это комплексный институт памяти, энциклопедия культуры и эстетических вкусов. Он достоин отдельного теоретического исследования, которое еще впереди.

Дата 260 не круглая, такие мы специально не празднуем. Некогда… Эрмитаж — в окружении постоянных нападок и наездов справа и слева — строит сейчас особую схему культурной активности и «культурного наступления» в новых глобальных условиях. Воплощенная в его зданиях, стенах и коллекциях, в истории собирательства, наконец, русская история является для всех поколений матрицей воспитания любви к Родине и гордости за нее. Развитая иерархия выставочных пространств (открытые фонды, резервные, сменные, постоянные и временные экспозиции, выставки в «спутниках») создают атмосферу диалога мировых культур, столь важного для воспитания динамического сосуществования культурного суверенитета с принципом единства мировой культуры. Наконец, исследования и реставрационные работы открывают новые шедевры или вскрывают неожиданные черты шедевров давно знакомых. Мы с нетерпением ждем возвращения из реставрации «Святого Себастьяна» Тициана.

Эрмитаж подает пример деятельности, спокойно и уверенно отвечающей на условия блокады и бойкота, навязываемых ему многими участниками мирового глобального противостояния. Диалоги культур часто строятся на противостоянии. Одно из таких увлекательных сравнений, предлагаемых Эрмитажем и журналом: барокко, представленное Фландрией, и романтизм, представленный Каспаром Давидом Фридрихом. Образ буйного фламандского натюрморта — манифест роскоши и богатства. Он наполняет Эрмитаж, помнящий Елизавету и Екатерину. Он блестит изумительными придворными костюмами и царскими драгоценностями. Рассказ о них оживляет и тех, кто пользовался этими вещами, и тех, кто их создавал.

Роскошью была и коллекция императорского Арсенала, да и само собирательство — тоже роскошь и важная часть образа музея, который создают и его сотрудники, оживляя роскошные вещи своим рассказом; и подвенечные платья великих княгинь начинают двигаться и блестеть, их драгоценности сверкают в движении; история оживает. Оживает она и благодаря обостренному вниманию к архитектуре выставок, о которой рассказывают дизайнеры, что для нас является новшеством. Особая архитектура выставок — тоже роскошь. Хорошо, что мы стали ее анализировать.

Собирателем царскосельского, ставшего потом эрмитажным, Арсенала был Николай Первый, человек очень разных настроений. В статье о костюмах приведены цитаты из его знаменитых распоряжений, вводивших русский национальный дресс-код для придворного присутствия. С Николаем же ассоциируется вторая тема выпуска — романтические настроения мирового искусства. Ее воплощает замечательная фигура Каспара Давида Фридриха, грустного мудреца, работы которого — по совету Жуковского — Николай покупал для собственных апартаментов, стимулировав возникновение в России лучшего за пределами Германии собрания столь почитаемого сегодня мастера. Это удивительная история о переплетении сантиментов между Германией и Россией — и на уровне личных связей монархов, и на уровне литературы, и в потоке художественных взаимовлияний. История с Фридрихом — предмет нашей гордости и повод для тревожных размышлений о сложных взаимных образах, соединяющих и разделяющих русскую и германскую культуры. Когда стоишь перед этими картинами и рисунками, есть о чем подумать; этому поможет давняя, но, как и всякая хорошая наука, ни капли не устаревшая статья легендарной Изергиной.

Музейная наука имеет свою эстетику. Будоражащие глаз и воображение фламандские «праздники жизни» превращаются в подробный каталог растений, в них изображенных. Рассматривать их не менее интересно, чем смотреть на «Лавки». История «экзотических» предметов — тоже особый увлекательный сюжет. Музей создает вокруг своих экспонатов множество интриг, мотивов и историй; они бывают очень разными и по-разному интересны при смене эпох. Это и делает Эрмитаж актуальным в любое время. У него всегда есть ответы на вызовы дня. Но это надо уметь увидеть. Мы же помогаем тем, кто еще не успел. Для этого журнал выходит в 40-й раз. Спасибо его команде.

Михаил Пиотровский
Директор Государственного Эрмитажа
академик РАН и РАХ
06.10.2024

Во время Великой Отечественной из коллекции Государственного Эрмитажа эвакуировали около двух миллионов предметов. Их вывезли в Свердловск двумя эшелонами, третий отправить не успели — пути были отрезаны. Часть экспонатов, оставшихся в блокадном Ленинграде, хранились в подвалах дворцов, а в залах висели пустые рамы от эвакуированных картин.В подвалах Зимнего дворца и Нового Эрмитажа были оборудованы бомбоубежища, приспособленные для жилья и работы ленинградских деятелей культуры — в блокаду там жили около двух тысяч человек. Они продолжали заниматься научной деятельностью, ухаживали за экспонатами и помещениями музея. Важной задачей было отображение — в чертежах и зарисовках — произведений искусства и залов, которые находились в опасности из-за частых бомбежек и артобстрелов. В опустевшем, холодном музее проходили научные заседания, устраивались выставки, создавались научные труды, действовала библиотека.

В год 80-летия полного освобождения Ленинграда от немецкой блокады Эрмитаж открыл экспозицию, на которой с помощью новейших технологий и подлинных вещей показывает, как музей пережил блокаду.

У нас получается сменная экспозиция в бомбоубежище, посвященная блокаде. Она будет все время меняться, потому что она основана на новейших технологиях. Например, мы показывали рисунок, куда попали снаряды, у нас будет 3D-модель Зимнего дворца, где видно, как снаряды взрываются.
Михаил Борисович Пиотровский

На выставке демонстрируются подлинные вещи: снаряд, попавший в музей, эвакуационные ящики, в которых экспонаты вывозили из города. Эти ящики — с историей, часть из них использовались еще в Первую мировую войну.

В декабре 2023 года в Эрмитаже открывается смелый выставочный проект «Роскошный натюрморт»^[1], являющийся современным эстетическим высказыванием, с одной стороны, и глубоким размышлением о бренности жизни, временности и скоротечности человеческого бытия — с другой. В пространстве Белого зала в здании Главного штаба встретятся картина фламандского живописца XVII столетия Яна ван ден Хекке (1620–1684), предметы прикладного искусства эпохи барокко и современное искусство в прочтении художника Юрия Сучкова.

Европейская культура XVII столетия богата и противоречива. Это время непревзойденных мастеров, переломных исторических событий и кардинальных перемен в искусстве. Происходит становление системы жанров, а многие художники выбирают специализацию, в которой оттачивают свое мастерство. Особенно заметно это в истории голландской и фламандской живописи, где жизнь и творчество художников хорошо задокументированы благодаря деятельности гильдий. Одна из таких специализаций, целый поджанр, — «роскошный натюрморт», или pronkstilleven; именно к нему относится представленная картина.

Нидерландский глагол “pronken” означает «хвастаться», а натюрморты этого типа состоят из вещей редких, роскошных и необычайно дорогих, выставляемых их владельцами напоказ, для утверждения своего статуса и из желания вызвать зависть окружающих к их богатству и тонкому вкусу.

У Яна ван ден Хекке натюрморт из собрания Эрмитажа — одно из самых примечательных и выдающихся произведений. Он был написан уже в зрелые годы и демонстрирует пик мастерства художника. Более того, это одна из самых масштабных картин в творчестве живописца. О его жизни мы знаем не много. Он родился в 1620 году в Восточной Фландрии, учился мастерству в Антверпене, после чего предпринял поездку в Италию. Там он получает выгодные заказы, пользуется покровительством герцога Браччано ^[2] и проводит около 10 лет, совершенствуя свое мастерство. Уже современники Яна ван ден Хекке, в частности поэт и биограф Корнелис де Би ^[3], отмечают, что он пользовался благосклонностью аристократических заказчиков, выполняя цветочные натюрморты в манере одного из самых значительных мастеров этого жанра Даниеля Сегерса. Сегерс был учеником Яна Брейгеля Старшего и славился тончайшими по своему письму цветочными композициями.

В конце 1650-х годов Ян ван ден Хекке создает большое количество цветочных натюрмортов, две его гирлянды с образами Девы Марии хранятся в собрании Эрмитажа (илл. 3, 4).

Большинство же работ этого периода находится в Музее истории искусств в Вене, основой собрания которого стала коллекция еще одного патрона художника — наместника Южных Нидерландов эрцгерцога Леопольда Вильгельма Австрийского. В 1659 году Ян ван ден Хекке возвращается в Антверпен и продолжает работать как мастер натюрморта, расширяя свой жанровый арсенал и создавая не только цветочные композиции, но и охотничьи сцены с битой дичью и изображения роскошных накрытых столов. В них он также стилистически опирается на старших и более успешных коллег: Яна Давидса де Хема, Яна Фейта и др. Именно в этот период и был создан натюрморт, представленный в экспозиции. Последняя датированная живописная работа кисти Яна ван ден Хекке была написана в 1675 году, а в 1684-м мастер скоропостижно умирает.

Владислав Статкевич
лаборант Отдела западноевропейского искусства Государственного Эрмитажа

Полный текст статьи читайте в журнале «Эрмитаж» #38.

---

^[1] Ян ван ден Хекке. «Роскошный натюрморт». 9 декабря 2023 — 31 марта 2024. Главный штаб, Белый зал.

^[2] Haskell F. Patrons and Painters: Art and Society in Baroque Italy. London, 1971. P. 97.

^[3] Bie C. de. Het Gulden Cabinet van de edel vry Schilderconst (1661). Soest, 1971. P. 365.

В коллекции Государственного Эрмитажа находится серия картин фламандского художника XVII века Франса Снейдерса. «Лавка дичи», «Фруктовая лавка», «Овощная лавка», две версии «Рыбной лавки», четыре из которых написаны по заказу Жака ван Оффема, главного судебного исполнителя Брюсселя. Средствами натюрморта художник воссоздал мечту фламандцев о золотом веке, изобразив красоту и изобилие безупречных даров природы.

Великий современник (и зачастую сотрудник) Йорданса и Рубенса — Снейдерс (1579–1657) <…> специализировался на животных и живностях, и это явление вполне естественно в такой среде, как Фландрия, обращавшей едва ли не главное свое внимание на удовлетворение желудка. Снейдерс и был таким гениальным метрдотелем фламандского общества, каким-то волшебником, обладавшим даром будить невоздержанные аппетиты в самых усталых и равнодушных людях. Его творчество — грандиозное искушение, направленное на дразнение обжорства. В зале Эрмитажа, в котором собраны едва ли не лучшие из картин Снейдерса, точно готовится лукулловское пиршество: груды сочного мяса лежат рядом с редкой дичью и роскошнейшими рыбами; на других картинах навалены редкие золотистые, лопающиеся от спелости фрукты, прохладные устрицы, душистые грибы и овощи. И все это выглядит прекраснее, красочнее, богаче, прельстительнее, чем в природе, все это сгруппировано и разложено человеком, который лучше других смаковал особенные прелести каждого лакомства.

Александр Бенуа. Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа. Раздел «Фламандская школа». 1911

«Лавки» — единственная в художественном наследии Снейдерса серия, пример громадных натюрмортов. Особый жанр живописи, который, с одной стороны, приземленный, рассказывающий о простых вещах, часто без человека, а с другой стороны (и поэтому) — один из самых философичных жанров живописи. Очень много приемов, символических толкований. Тут сталкиваются вместе простое, нормальное художество, которое производит впечатление, доставляет удовольствие, и разные глубинные толкования. Настоящее искусство — то, в котором уживаются символика и непосредственное впечатление, которое человек получает.Огромные натюрморты Снейдерса — радость жизни, изобилие, буквально бьющее в глаза.

Таким странным и нелепым парадоксом звучит выражение «мертвая природа» — натюрморт — в применении к картинам Снейдерса. Во всех этих нагромождениях предметов чувствуется органический процесс жизни: они не стали вещами, частью домашней обстановки, как лимоны, персики и омары на голландских завтраках. Тяжелые груды спелых золотистых плодов, лопающихся от избытка жизненных соков, огромные массы всевозможной живности, уравновешивающие друг друга лишь собственной тяжестью, создают внутренние напряжения в картине, полной какой-то скрытой динамики.

Владимир Левинсон-Лессинг. Снейдерс и фламандский натюрморт. 1926

У нас пять изображений лавки: рыбная с одним человеком происходит из коллекции Кроза (знаменитой коллекции, которая куплена Екатериной), а четыре других — рыбная, лавка с дичью, фруктовая и овощная — из знаменитой коллекции первого премьер-министра Великобритании Роберта Уолпола, которую тоже купила Екатерина. Это две главные коллекции в Эрмитаже, напоминающие о Екатерине и ее великих закупках.

Традиционно считалось, что «Лавки» из коллекции Уолпола были созданы для епископа Антония Триста и находились в его дворце в Брюгге. Но появилось много новых исследований, которые показали, что это не доказано, и очень вероятно, что сделаны они были для Жака ван Оффема, буржуа, который стал во времена Филиппа III рыцарем и разбогател, будучи важным административным деятелем при испанских властях в Нидерландах.
 Это были времена эрцгерцога Альберта и инфанты Изабеллы, и ван Оффем занимался, в частности, взиманием платы с разных лавок (овощных, рыбных), принадлежащих эрцгерцогу. Прямая связь между профессиями и картинами: предполагается, что он сам составлял программу, что должно быть изображено на картинах, которые как будто бы висели в приемной его дома, где он принимал тех, кто приносил ему пошлину.

Сейчас эти «Лавки» висят не совсем так, как висели раньше, — крупный специалист по фламандской живописи Наталья Ивановна Грицай, работая с документами, определила, как располагались эти картины первоначально. В середине отдельно висит «Лавка» из коллекции Кроза, а дальше — сначала слева шла «Дичь», затем «Фруктовая лавка», «Овощная» и «Рыбная»: это их программная развеска.

Нет ясности в том, кто писал людей на картинах самого Снейдерса. Обычная в то время манера старых мастеров, работающих в мастерских, — каждый писал то, что лучше умеет, часто в пейзажах фигуры людей писали другие люди . Снейдерс был сыном крупного антверпенского ресторатора, чей ресторан славился большим набором всяких яств, так что писание натюрмортов было у него в крови. Рано став художником, он сразу прославился. Его очень любил Рубенс, они были соратниками, вместе много работали — в Эрмитаже есть две картины Рубенса, в которых Снейдерс принимал участие. Он писал фрукты в «Статуе Цереры» и в знаменитом шедевре «Союз Земли и Воды».

Снейдерс часто писал на картинах Рубенса и Йорданса; то же делали и ученики Снейдерса, великий знаток животных Паувель де Вос (1590–1678; Эрмитаж обладает серией первоклассных картин мастера), А. ван Ютрех (1599–1652), образчики его работы «Плоды», иовощи на картине Ромбутса, Давид Сегерс [имеется в виду Даниель Сегерс], Ян Брейгель (ему, между прочим, принадлежит цветочная гирлянда вокруг Мадонны Йорданса [в настоящее время автором цветов считается Андрис Даниельс]), Снайерс и многие другие.

Александр Бенуа. Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа. Раздел «Фламандская школа». 1911

Характерно, что, в отличие от символической традиции европейского натюрморта, в «Лавках» совершенно нет гнилых или начинающих гнить фруктов, червей — нет напоминания о том, что все это очень скоро может погибнуть. Это крайне жизнеутверждающие натюрморты, и идентифицировать изображенных на них животных, рыб, плоды и овощи можно довольно точно.

Писал Снейдерс свои картины в каком-то подлинном вдохновении — подобно тому, как Тициан писал Венеру или Рембрандт библейских патриархов. Он находил такие изгибы мазка, которые вызывают определенное представление о вкусе, он знал такую густоту и плотность краски, которая напоминает об осязательной прелести разных живностей; он, наконец, и великий чародей краски, которая льется из-под его кисти неистощимым легким и сочным потоком и получает все нужные, самые звучные оттенки. И какая жизнь во всей этой «мертвой натуре»! Какое понимание существа вещей. Снейдерс не списывает рабски, следуя натуре. Поистине, он творит вдохновенно, в экстазе, с таким знанием, каких не встретишь в художниках, бравшихся за более возвышенные темы.

Александр Бенуа. Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа. Раздел «Фламандская школа». 1911

Михаил Пиотровский

Полный текст статьи читайте в журнале «Эрмитаж» #37.