Новости

Музеи всегда озабочены поддержанием равновесия между своей ролью в мировом музейном поле и в поле родного города, где они часто оказываются «градообразующими» элементами. Для Эрмитажа эта проблема решается в рамках концепции «Большой Эрмитаж», два этапа которой совмещают глобальное присутствие музея в мире с регулированием его роли в Петербурге. Это происходит, в частности, через три главных эрмитажных инновации.

Миру посвящена система «центров-спутников», очередной из которых только что открылся в Омске («Эрмитаж-Сибирь»). Система «открытых хранилищ» совмещает открытость миру с заботой о дополнительном музейном опыте для горожан, хорошо знакомых с Эрмитажем. Наконец, идея «Общественного форума» в первую очередь обращена к городу, к городу-музею, где музейное эстетическое и философское поле обращается к городским пространствам и их преобразовывает.

Важнейшим элементом этого форума, начинающегося во входной зоне Главного штаба и продолжающегося через Шуваловский проезд, является Дворцовая площадь — хранитель имперской торжественной традиции, вступающей в постоянный конфликт интересов с традицией балагана. Музей может придать ей некоторую респектабельность, навязывая набор требований, рожденных уважением к истории.

Дворцовая площадь, которую Эрмитаж сегодня обнимает с двух сторон, является важным элементом его связи с городом. Она нуждается в осмыслении, поэтому номер журнала радует серией статей о ее истории и ее мистике. Хотелось бы заметить, что в последний аспект многое добавляют российские поэты. Многолетние заботы о реставрации восточного крыла Главного штаба помогают понять всю красоту строк Александра Кушнера:

О здание Главного штаба!
Ты желтой бумаги рулон,
Размотанный слева направо
И вогнутый, как небосклон.

Стоя под аркой Главного штаба, чувствуешь глубинный смысл стихов Осипа Мандельштама:

Богиня моря, грозная Афина,
Сними могучий каменный шелом.
В Петрополе прозрачном мы умрем, —
Здесь царствуешь не ты, а Прозерпина.

Сам Мандельштам, быть может, об этом и не думал. Но над главным входом в Зимний дворец фронтон венчают торжественно возлежащие хозяева — Плутон и Прозерпина, а среди стражей на крыше Зимнего стоят многочисленные Афины с тяжелыми шлемами.

Пустая площадь вызывает аллюзии с другой главной темой Петербурга и Эрмитажа — блокадой. Интересный аспект этой темы — руины, одна из форм функционирования архитектуры в разные моменты времени. Музей во дворце — это уже «руинирование» его дворцовой функции. А блокада создала пустой музей с пустыми рамами. Глубоко эмоциональный образ, вызывающий в памяти вопрос, которым, говорят, беспокоились средневековые юристы: считать ли полностью опустевшую монашескую обитель по-прежнему существующей? В Петербурге пустой дворец — все равно дворец, а пустой музей — все равно музей. Так парадигма «музей-город — мир-музей» может, должна и является поводом для серьезных философических размышлений и мотивированного ими поведения и поступков. Я рад, что все это журнал последовательно рассказывает особым «эрмитажным» шрифтом Hermitage Ingeborg. В прямом и в переносном смысле.

Михаил Борисович Пиотровский
Генеральный директор Государственного Эрмитажа

Фото: © Михаил Вильчук, 2019

В 1946 году директор Государственного Эрмитажа Иосиф Абгарович Орбели ^[1] выступил свидетелем на Нюрнбергском процессе над немецкими военными преступниками. Разрушения, произведенные в Эрмитаже за время военных действий вокруг Ленинграда, были очень значительны. Только за первый квартал 1943 года сотрудники Эрмитажа вытащили из музейных залов около 80 тонн битого стекла и снега. 2 января 1944 года в Гербовом зале Зимнего дворца разорвался последний немецкий снаряд.

Допрос свидетеля И. А. Орбели
Стенограмма заседания Международного военного трибунала от 22 февраля 1946

Рагинский: Господин председатель! Чтобы исчерпать представление доказательств по моему разделу, прошу вашего разрешения допросить свидетеля Орбели, который уже находится в здании трибунала. Орбели будет свидетельствовать о разрушении памятников культуры и искусства в Ленинграде.

(К микрофону подходит адвокат Серватиус.)

Председатель: У вас есть какие-нибудь возражения?

Серватиус: Я прошу суд не заслушивать свидетеля, потому что Ленинград никогда не был оккупирован немецкими войсками — и поэтому нельзя установить, что покажет этот свидетель.

Председатель: Трибунал считает, что возражение адвоката не является существенным, и свидетель будет заслушан. (В зал вводят свидетеля Орбели.)

Председатель: Как ваше имя?

Свидетель: Орбели Иосиф.

Председатель: Повторите за мной слова присяги:

«Я — Орбели Иосиф, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, перед лицом суда обещаю и клянусь говорить суду только правду обо всем, что мне известно по настоящему делу».

(Свидетель повторяет слова присяги.)

Рагинский: Скажите, пожалуйста, свидетель, какую должность вы занимаете?

Орбели: Директор Государственного Эрмитажа.

Рагинский: Ваше ученое звание?

Орбели: Действительный член Академии наук Советского Союза, действительный член Академии архитектуры Союза ССР, действительный член и президент Армянской академии наук, почетный член Иранской академии наук, член Общества антикваров в Лондоне, член-консультант Американского института археологии и искусств.

Рагинский: Находились ли вы в Ленинграде в период немецкой блокады?

Орбели: Находился…

Рагинский: Не можете ли вы изложить суду известные вам факты?

Орбели: Помимо общих наблюдений, которые я мог сделать после прекращения военных действий вокруг Ленинграда, я ближайшим образом наблюдал меры, предпринимаемые врагом по отношению к музею Эрмитаж, к зданиям Эрмитажа и Зимнего дворца, в залах которого расположены выставки Эрмитажа.

На протяжении долгих месяцев шла систематическая их бомбежка и артиллерийский обстрел. В Эрмитаж попали две авиабомбы и около 30 артиллерийских снарядов, причем снаряды эти причинили значительные повреждения зданию, а авиабомбы привели к разрушению системы канализации и водопроводной сети Эрмитажа.

Наблюдая разрушения Эрмитажа, я в то же время видел перед собой здания Академии наук, расположенные на другом берегу реки, а именно: Музей антропологии и этнографии, Зоологический музей и расположенный рядом с Зоологическим музеем Морской музей в здании бывшей фондовой биржи. Все эти здания подвергались усиленному обстрелу зажигательными снарядами, последствия этих попаданий я видел из окон Зимнего дворца.

В самом Эрмитаже артиллерийскими снарядами причинен был ряд повреждений, из которых я сейчас назову наиболее существенные. Одним из снарядов был разбит портик основного здания Эрмитажа, выходящего на Миллионную улицу, и повреждена скульптура «Атланты».

Другой снаряд пробил потолок одного из самых парадных залов Зимнего дворца и причинил в этом зале большие повреждения. Два снаряда попали в бывший гараж Зимнего дворца, где расположены придворные парадные кареты XVII и XVIII веков, причем одним из этих снарядов были разбиты в щепки четыре кареты XVIII века художественной работы и одна парадная золоченая карета XIX века. Еще одним из снарядов был пробит потолок нумизматического зала, колонного зала основного здания Эрмитажа и разрушен балкон этого зала.

В то же время в филиал Государственного Эрмитажа в Соляном переулке, бывший музей Штиглица, попала авиабомба, которая причинила очень большие разрушения зданию, приведя его в полную негодность. При этом пострадала и значительная часть экспонатов, имевшихся в этом помещении.

Рагинский: Скажите, пожалуйста, свидетель, правильно ли я вас понял. Вы упомянули о разрушении Эрмитажа и говорили о Зимнем дворце. Одно ли это здание и где находился Эрмитаж, упоминаемый в ваших показаниях?

Орбели: До Октябрьской революции Эрмитаж занимал специальное здание, выходящее на Миллионную улицу и другим фасадом — на Дворцовую набережную Невы. После революции к Эрмитажу присоединены Малый Эрмитаж и здание Эрмитажного театра — здание, отделяющее Эрмитаж от Зимнего дворца, а затем и весь Зимний дворец.

Таким образом, в настоящее время комплекс зданий, составляющих Эрмитаж, образуют: Зимний дворец, Малый Эрмитаж, Большой Эрмитаж, в котором музей находился до революции, и здание Эрмитажного театра. Вот как раз во двор здания Эрмитажного театра, построенного при Екатерине II архитектором Кваренги, и попала фугасная бомба, о которой я упоминал.

Рагинский: Кроме разрушений Зимнего дворца, Эрмитажа, известны ли вам факты разрушения других памятников культуры?

Орбели: Я наблюдал ряд памятников Ленинграда, которые пострадали от артиллерийского обстрела и от авиабомб, в том числе повреждения, причиненные Казанскому собору, построенному в 1814 году Воронихиным, Исаакиевскому собору, где колонны и до сих пор носят следы от повреждений — выбоины в граните.

Затем, в пределах города, значительные повреждения причинены растреллиевскому флигелю близ Смольного собора, построенного Растрелли, где вырвана средняя часть. Артиллерией, кроме того, значительные повреждения причинены поверхности стен Петропавловской крепости, в настоящее время не являющейся военным объектом.

Рагинский: А помимо Ленинграда, известны ли вам факты разрушений в пригородах Ленинграда?

Орбели: Я ознакомился подробно с состоянием памятников Петергофа, Царского Села и Павловска, причем во всех этих трех городах я видел следы чудовищного покушения на целостность этих памятников. При этом повреждения, которые я видел и перечислить которые очень трудно, потому что их очень много, — все эти повреждения носят следы предумышленности.

Относительно предумышленности обстрела здания Зимнего дворца я мог бы упомянуть о том, что 30 снарядов, о которых я говорил, попали в Эрмитаж не в один налет, а в течение длительного периода времени, не более одного снаряда в каждый обстрел.

В Петергофе, помимо тех разрушений, которые причинены в Большом дворце пожаром, уничтожившим совершенно этот памятник, я видел содранные с крыши петергофского дворца золоченые листы: и от купола Петергофского собора, и от здания на противоположном конце этого громадного дворца, причем слететь эти листы от огня и пожара не могли, они были содраны умышленно. В Монплезире, в старинном здании Петергофа, построенном Петром, все повреждения носили характер производившихся длительно и постепенно, не в результате какой-нибудь катастрофы. Покрытые ценной резьбой под дуб стены были ободраны. Старинные, времени Петра, голландские кафельные печи бесследно исчезли, и вместо них были поставлены временные, грубой кладки печи. В Царском Селе, в Большом дворце, построенном Растрелли, повреждения носили, несомненно, умышленный характер, потому что в ряде зал паркет был выломан и вывезен, в то время как здание погибло от пожара. В Екатерининском дворце была устроена вспомогательная оружейная мастерская, и при этом горн был помещен в резном, ценном камине XVIII века, приведенном в полную негодность.

В Павловском дворце, который был уничтожен пожаром, целый ряд признаков свидетельствует о том, что ценное имущество, находившееся в этих залах, было вынесено до поджога.

Рагинский: Скажите, пожалуйста. Вы заявили, что Зимний дворец, как и другие памятники культуры, перечисленные вами, также преднамеренно разрушался. На основании каких данных вы это заявляете?

Орбели: Преднамеренность обстрела и повреждений, причиненных артиллерийскими снарядами Эрмитажу во время блокады, для меня, так же как и для всех моих сотрудников, была ясна потому, что повреждения эти были причинены не случайно артиллерийским налетом в один-два приема, а последовательно, при тех методических обстрелах города, которые мы наблюдали на протяжении месяца. Причем первые попадания были направлены не в Эрмитаж, не в Зимний дворец, снаряды ложились мимо, производилась пристрелка, а после этого — в одном и том же направлении, с ничтожным отклонением по прямой линии, снаряды ложились не более одного, самое большее двух, в каждый данный обстрел, и это не могло носить случайный характер.

Рагинский: У меня нет больше вопросов к свидетелю.

Председатель: Желает ли кто-либо из обвинителей или из защитников допросить свидетеля?

(К микрофону подходит Латернзер.)

Латернзер: Господин свидетель, вы только что заявили, что артиллерийским обстрелом, а также налетами авиации Эрмитаж и Зимний дворец были разрушены. Меня очень интересовало бы узнать, где эти здания находятся, в частности если смотреть со стороны Ленинграда?

Орбели: Зимний дворец и Эрмитаж, стоящий рядом с ним, находятся в центре Ленинграда, на берегу Невы, на Дворцовой набережной, недалеко от Дворцового моста, в который за время обстрела попал только один снаряд. С другой стороны, против Невы, рядом с Зимним дворцом и Эрмитажем, находятся Дворцовая площадь и улица Халтурина. Ответил я на ваш вопрос?

Латернзер: Я немного по-другому ставлю вопрос. В какой части Ленинграда находятся эти здания: на юге, на юго-востоке, на востоке города? Вы можете ответить на этот вопрос?

Орбели: Зимний дворец и Эрмитаж, как я уже сказал, находятся в самом центре Ленинграда, на берегу Невы.

Латернзер: А где расположен Петергоф?

Орбели: На берегу Финского залива, к юго-западу от Эрмитажа, если считать Эрмитаж отправным пунктом.

Латернзер: Могли бы вы сказать, находятся ли поблизости от Эрмитажа и Зимнего дворца военные предприятия?

Орбели: Насколько мне известно, в районе Эрмитажа военных предприятий не было…

Латернзер: Может быть, вблизи этих зданий стояли артиллерийские батареи?

Орбели: На всей площади около Эрмитажа и Зимнего дворца не было ни одной артиллерийской батареи, потому что с самого начала были приняты меры к тому, чтобы не было излишнего сотрясения вблизи от зданий, где находятся музейные ценности.

Латернзер: Те фабрики (заводы), которые находились в Ленинграде, продолжали ли работать для военной промышленности или прекратили свою работу?

Орбели: На территории Эрмитажа, Зимнего дворца и в ближайшем окружении не работало никакое военное предприятие, потому что там их не было, и во время блокады они там не были построены. Но я знаю, что в Ленинграде военное снаряжение производилось и с успехом применялось.

Латернзер: У меня нет больше вопросов.

(К микрофону подходит Серватиус.)

Серватиус: Господин свидетель, как далеко расположен ближайший мост на Неве от Зимнего дворца?

Орбели: Ближайший мост — Дворцовый — расположен в полсотне метров, но, как я уже сказал, за время обстрела в Дворцовый мост попал только один снаряд. Именно это убеждает меня и создает уверенность в том, что Зимний дворец обстреливался умышленно. Я не могу допустить, чтобы при обстреле моста в него попал только один снаряд, а 30 — в рядом стоящее здание…

Серватиус: Имеете ли вы какие-нибудь артиллерийские познания, дающие возможность сделать вывод, что целью был дворец, а не мост?

Орбели: Я никогда не был артиллеристом, но я считаю, что если немецкая артиллерия обстреливает мост, она не может всадить в мост один снаряд, а в дворец, находящийся в стороне, 30 снарядов. В этих пределах — я артиллерист.

(В зале оживление.)

Серватиус: У вас неартиллерийское мнение. У меня другой вопрос: Нева была использована флотом? Как далеко были расположены суда военно-морского флота от Зимнего дворца?

Орбели: В этой части Невы боевых судов, которые бы вели огонь или выполняли такого рода службу, не было. Суда на Неве стояли в другой части реки, далеко от Зимнего.

Серватиус: Вы все время осады Ленинграда находились там?

Орбели: Я находился в Ленинграде с первого дня войны до 31 марта 1942 года. Затем я вернулся в Ленинград, когда уже немецкие войска из окрестностей Ленинграда были изгнаны, и тогда именно я осмотрел Петергоф, Царское Село и Павловск.

Серватиус: Спасибо большое, у меня больше нет вопросов.

Председатель: Генерал Рагинский, хотите ли вы задать свидетелю какие-нибудь дополнительные вопросы?

Рагинский: Господин председатель, у нас к свидетелю нет больше вопросов.

Председатель: Тогда свидетель может быть свободным. (Свидетель уходит.)

---

Иосиф Абгарович Орбели (1887–1961) — ученый-востоковед, академик Академии наук СССР, первый президент Академии наук Армянской ССР (1943–1947), директор Государственного Эрмитажа (1934–1951).

Историю сфальсифицировать невозможно, но можно подделать документ. Одной из таких знаменитых подделок является «Завещание Петра Великого», якобы содержавшее план коварного завоевания мира. Это была типичная фальшивка, ставшая знаменитой и живая до сих пор.

Однако Петр и на самом деле оставил, не написав его буквами, духовное завещание, определившее жизнь России на много лет: создание единого пространства с Европой и ее культурным наследием, с ее просвещенными и рационалистическими подходами, то есть — с Европой эпохи Просвещения. Такая Европа еще существует, а сохранение петровских традиций в общении с ней является сегодня в России и вне ее предметом как дискуссии, так и серьезной борьбы. Это завещание оказалось не менее действенным, чем поддельное. Россия создала с Европой единое культурное пространство, и на протяжении столетий важным элементом этого процесса была столь любимая нашим царем Голландия. Он оставил потомкам как бы рецепт взаимодействия. А главное — взаимной симпатии, запечатленной в наших национальных ДНК. Это особо верно для отношений между Петербургом иАмстердамом, городами, один из которых навсегда оставил свой образ в сознании и подсознании великого реформатора, а другой — воплотил в себе его внутренние, порой причудливые, мечты.

Воплощением этого, заданного судьбой и волей императора, взаимодействия стал центр «Эрмитаж Амстердам» — удивительный образец взаимного притяжения и совместной работы, и более того — умения создать единство пространства и духа. Он на самом деле стал любовью с первого взгляда, любовью взаимной, поддержанной механизмом взаимодействия, похожим на то, что делал Петр. Голландская рациональность и российская порывистость всегда давали в соединении прекрасные результаты. Наши коллеги рассказывают, как поначалу было составлено много правил и инструкций; они работают, но каждая выставка и каждый проект являются уникальным произведением, имеющим рамки, однако в эти рамки никогда не укладывающимся.

Менталитет каждой из двух стран имеет свои ограничения и свои свободы; их сочетание увеличивает ограничения, но увеличивает и свободы. В Петербурге и в Амстердаме — разные аудитории, и у каждой есть свои интересы и симпатии. Делая выставки в Амстердаме и в Петербурге, мы рассказываем не только о мировой культуре и идеологии Эрмитажа, но и о менталитетах двух народов. В результате получается удивительный диалог культур, создающий прекрасную музейную симфонию. Мы показываем то, что должны и хотим, но рассказываем об этом по-разному.

Блестящим примером является выставка, посвященная русской революции, где был использован отличный от эрмитажных традиций голландский дизайн. Выставки же Эрмитажа в Амстердаме всегда несут на себе отпечаток эрмитажного стиля. Два типа эстетического подхода, два типа анализа и восприятия соединяются вместе и рождают нечто новое, европейское в широком смысле. Так делал Петр, когда он собирал гербарии и научные рецепты, углублялся в дебри медицины и анатомии, создавал Кунсткамеру, призывал голландских мастеров и говорил с близкими друзьями на своем голландском.

Голландский и русский языки звучат на наших церемониях открытия, голландская и русская публика внимательно следит за нашими действиями и, таким образом, за развитием европейского проекта, который мы представляем.

Вместе нам удалось создать и особый механизм взаимодействия, процедуру и логистику обсуждения, формирования и организации выставок, правила представления и общения с журналистами. Родилась важная сегодня юридическая схема, исключающая применение ярлыка «иностранного агента» к любой из сторон. Мы постоянно расширяем собственный кругозор и кругозор наших зрителей. Аутсайдер Арт Музей в центре «Эрмитаж Амстердам» стимулировал новую программу для особых людей в Эрмитаже, где давно сложился свой стиль работы с ними. Мы начали новую совместную программу по активному вовлечению молодежи в музейную атмосферу (проект «Музей 15/24») и очень надеемся, что она станет еще одним элементом схемы европейского культурного взаимодействия, которую «Эрмитаж Амстердам», его основатели и его сегодняшние сотрудники выработали и которая уже доказала свою эффективность в сохранении атмосферы взаимопонимания даже в условиях обострения всех конфликтов и фобий. Мы надеемся, что наш пример будет и дальше освещать путь для новых и новых музейных инициатив. Уникальное явление, рожденное памятью о Петре, может стать универсальным образцом.

Михаил Борисович Пиотровский
Генеральный директор Государственного Эрмитажа

Меня часто спрашивают: «Вы можете выбирать любые экспонаты для выставок в Амстердаме на свой вкус?» в этом вопросе отсутствует романтический взгляд на сотрудничество музеев. В ответ я не решаюсь объяснять, как мы ведем совместную работу с коллегами в Санкт-Петербурге — или, вернее сказать, как они сотрудничают с нами. Мне хочется задать встречный вопрос: «Вы когда-нибудь видели бизнес, основанный на дружбе?» или: «Вы состоите в отношениях?» однако я останавливаю себя, потому что не хочу разрушать ничьих иллюзий, — люди, их питающие, заблуждаются лишь отчасти.

Оказаться в Государственном Эрмитаже — настоящий праздник для любого ценителя искусства. А теперь представьте, что вы — организатор выставки, а ваши коллеги, с которыми вы «на одной волне», постоянно знакомят вас с удивительными малоизвестными или забытыми шедеврами. Тогда это не просто праздник, а настоящий пир. Несмотря на огромные размеры музея, лишь малая часть его знаменитой коллекции, насчитывающей более трех миллионов экспонатов, находится в открытом доступе. Целой жизни мало, чтобы увидеть всё. Без многочисленных друзей в Санкт-Петербурге наша небольшая амстердамская команда, скорее всего, давно заблудилась бы в этих богатствах. У меня отличные искусствоведы и организаторы выставок, которые добросовестно выполняют свою работу и всегда привлекают нужных специалистов, если необходимо. Однако без наших коллег из Государственного Эрмитажа эта задача была бы невыполнимой.

Профессор Каспер Кёниг, легендарный директор немецкого Музея Людвига, куратор биеннале «Манифеста 10» в СанктПетербурге, назвал Государственный Эрмитаж «последним музеем без побелки». Он считает, что в Эрмитаже исследования и наука всё еще тесно связаны со страстью к коллекционированию, сохраняется представление о времени и вечности, характерное для Ватикана или Букингемского дворца, модные тенденции учитываются, но не всегда используются. Благодаря этому нам удалось наладить стабильные и дружественные отношения. Сегодня, спустя 10 лет после открытия нашего собственного большого здания, мы поддерживаем прочную связь с петербургскими коллегами. Многие пары не могут похвастаться таким семейным долгожительством!

Франсис Алис, один из художников «Манифеста 10», был поражен несгибаемым характером Государственного Эрмитажа, пережившего революцию, войны и политические потрясения, и создал поэтическую «автокатастрофу» во дворе Зимнего дворца. Выставочному центру «Эрмитаж Амстердам» еще предстоит продемонстрировать такую стойкость. Однако с уверенностью можно сказать, что мы стоим на прочном фундаменте.

Разговор об истории, музейных практиках и любви к искусству в Санкт-Петербурге за чашкой кофе.

Паул Мостерд — заместитель директора выставочного центра «Эрмитаж Амстердам», руководитель отдела маркетинга, образования и рекламы.

Светлана Даценко — представитель выставочного центра «Эрмитаж Амстердам» в Санкт-Петербурге.

Марлиз Клейтерп — руководитель отдела выставок центра «Эрмитаж Амстердам».

Биргит Буленс — куратор отдела выставок центра «Эрмитаж Амстердам».

Светлана: Каковы темы выставок на предстоящие годы?

Биргит: Пожалуй, мы начинаем планировать выставки с выяснения, что привлекает нашу аудиторию, какие темы популярны среди людей, живущих в Амстердаме или рядом с ним. Мы пытаемся связаться с общественностью, проводим много исследований и опросов. И конечно же, мы используем свое знание коллекций Эрмитажа. Соединив ответы на эти два вопроса, мы придумываем новые темы выставок.

Светлана: Но как мы выбираем? Коллекция Эрмитажа огромна, и, насколько я знаю, мы стараемся выбирать темы или коллекции, которые неизевестны в Нидерландах, не так ли?

Биргит: Мы стараемся, чтобы темы выставок были эксклюзивными и вызывали интерес. За 10 лет у нас накопился большой опыт. Сегодня мы знаем, что темы художественных выставок, связанные с российской историей, очень популярны. Поэтому мы думаем прежде всего в этом направлении, и конечно, мы делимся своими идеями с нашими коллегами в Санкт-Петербурге — и принимаем коллективное решение.

Светлана: Можно сказать, что мы работаем по плану советской пятилетки. Российская Федерация отошла от этой повестки, а мы пребываем в социалистической действительности.

Все: Да.

Биргит: Думаю, что в нашем случае это оправданно:приходится курировать одновременно от двух до четырех выставок на разных стадиях подготовки, контролировать доступность нужных экспонатов, ведь они могут быть обещаны Эрмитажем на другие выставки в разных точках мира. Светлана: Наш выставочный график расписан до 2024 года. Это уже наша вторая «пятилетка».

Паул: Я бы хотел добавить к сказанному Биргит. Конечно, есть коллекция Государственного Эрмитажа, она удивительна, великолепна и разнообразна, как и все варианты выставок, которые она нам предлагает. Одно из преимуществ нашей команды в том, что мы не эксперты, мы всё еще любители искусства.

Марлиз: Мы не эксперты в определенной области и поэтому недалеко отошли от нашей обычной аудитории. И в этом наше самое большое преимущество, я думаю. В то же время Голландия — страна с большим количеством музеев, в большинстве которых — голландское искусство и голландские мастера.

Паул: В музеях Голландии очень хорошо представлены мастера «золотого века». И мы согласны, что это замечательно. Но в большинстве голландских музеев нет ни итальянского, ни испанского, ни немецкого, ни французского искусства. И это дает нам хорошую возможность показывать разные выставки в центре «Эрмитаж Амстердам».

Светлана: У вас у всех есть образование в области музееведения и опыт работы в голландских музеях, вы все уже длительное время трудитесь в центре «Эрмитаж Амстердам». Какова специфика или, скорее, основная трудность в вашей работе?

Марлиз: Наша цель — донести до аудитории знания наших коллег из Эрмитажа так, чтобы увлечь и научить людей. Мы преподносим им знания в той форме, которая, на наш взгляд, интересна широкой аудитории. И мы не специализируемся на исторических коллекциях или на современном искусстве.

Биргит: Мы универсалы.

Марлиз: Мы связываем, делаем переход от одной темы выставки к другой, благодаря этому все больше людей с каждым годом приходит в Эрмитаж в Амстердаме.

Светлана: Да, это поражает: люди возвращаются. Но почему?

Марлиз: Благодаря прекрасной коллекции Эрмитажа, за новыми ощущениями. Каждый раз мы рассказываем историю по-новому.

Паул: Мы парадоксальным образом «портим» («балуем»?) свою аудиторию. В некотором роде каждый раз мы удивляем ее совершенным преображением, прекрасным оформлением главного зала нашего выставочного пространства. В каком-то смысле мы поднимаем планку всякий раз немного выше.

Светлана: Директор Государственного Эрмитажа недавно сказал: «Вы нас избаловали преображениями». Он говорит именно об этом — о новом взгляде на уже известное.

Марлиз: Мы уделяем особое внимание каждому экспонату, на выставке у любого из них достаточно пространства и освещения. Мы действительно хотим, чтобы каждый экспонат привлекал и радовал. И конечно, из трех миллионов объектов мы выбираем очень тщательно артефакты, рассказывающие историю, которую мы желаем донести. Когда у вас нет трех миллионов экспонатов и 12 километров пространства в вашем дворце [в Эрмитаже], приходится делать очень взвешенный выбор.

Светлана: Итак, едва только согласован выставочный план, он появляется на вашем столе. Дорогие Марлиз и Паул, каковы ваши следующие шаги? С чего начинается работа?

Паул: В некотором смысле этот способ работы можно назвать «неорганизованной организацией». Мы многое обсуждаем без протокола: темы, коллекции, иногда начинаем с сюжета.

Биргит: Наша проектная команда собирается каждую неделю, в четверг утром. В нее входят сотрудники выставочного отдела и отдела маркетинга, отделов образования, коммуникации и др. (всего их семь). Мы обсуждаем предварительную концепцию выставки, ожидания аудитории, ее возможную реакцию на предложенную нами тему. Как только мы выстраиваем сюжетную линию, выставочный отдел обращается в Государственный Эрмитаж с нашим планом (конечно, иногда его приходится немного корректировать). Потом мы отправляемся на поиски коллекции, и маховик начинает крутиться.

Паул: Поначалу это происходит рывками. Только тема, только несколько строчек.

Биргит: Просто набросок.

Паул: Очень отрывисто.

Биргит: Эскиз наброска.

Марлиз: Мы довольно часто говорим друг другу: давайте сохраним чистую идею без предметного наполнения как можно дольше.

Светлана: Без экспонатов.